Казачество и литература. Пожалуй, первое, что приходит на память — шолоховские «Тихий Дон» и «Поднятая целина». О художественном наследии Кубанского войска известно куда меньше. А ведь оно, берущее истоки от славных запорожцев, стало увлекательной и яркой частью самобытной казачьей культуры.

Как складывалась литературная традиция Кубани? Почему сегодня, когда сняты цензурные запреты и чиновники рапортуют о «возрождении казачества», на полках нет книжек о станичниках в папахах? Какие труды «козачого дида» — основоположника российской бюджетной статистики, историка, публициста и общественного деятеля Федора Щербины еще предстоит открыть потомкам? Что делать с хрестоматийными кубанскими литераторами, писавшими на украинском языке? Об этом «Русская планета» расспросила старшего научного сотрудника Южного филиала Института наследия имени Лихачева, заслуженного работника культуры Кубани и Украины, профессора Виктора Чумаченко.

Виктор Чумаченко. Фото: Андрей Кошик / «Русская планета»

Разговор вышел честным и даже несколько провокационным. Настоящая наука далека от политики и полагается исключительно на факты. Например, когда-то кубанская литература была в значительной части украиноязычной, а сегодня «балачкой» (язык казаков Кубани и Дона, смесь степных диалектов украинского и русского языков. — Примеч. авт.) владеют лишь немногие станичные старожилы. В то же время вся Кубань никогда, как сегодня утверждают некоторые украинские деятели, не входила в состав «самостийной» и не была украинской по ментальности.

– Виктор Кириллович, если говорить о кубанской литературе, произведениях местных авторов, какое место в них занимает казачество? Как образ казака менялся за прошедшие двести с лишним лет?

– Ответить на этот вопрос сложно, ибо цельного, единого явления «кубанская литература» в общем-то не существует. Есть нечто, распадающееся на несколько исторических пластов, порой мало связанных друг с другом.

Первые 140 лет литературной Кубани (1792–1932) — период преобладания украинского элемента как на уровне языка, так и ментальности героев, специфического казачьего быта, что объясняется особенностями заселения края. Наши литературные патриархи (инициатор переселения черноморских казаков на Кубань атаман Антон Головатый, поэт Яков Мышковский, атаман Черноморского войска Яков Кухаренко, «казачий Цицерон» Василий Вареник, писатель Василий Мова) писали на добротном украинском языке не хуже, чем их собратья на исторических просторах Украины. Более того, Головатый считается, наряду с Иваном Котляревским, зачинателем новой украинской литературы. Именно он впервые опубликовал стихи на живом народном языке после нескольких веков преобладания в литературе языка церковно-славянского. Произошло это почти на два десятилетия раньше появления в печати первых глав котляревской «Энеиды, на малороссийский язык перелицованной».

– Это истоки кубанской литературы. Завершилась Кавказская война, и казачество осознает себя уже «государевым войском», частью Российской империи…

– После присоединения к Черномории большей части Кавказского линейного войска (1860 год) стала зарождаться местная русскоязычная литературная традиция. Но еще очень долго в литературе в основном творили черноморцы. Линейцы оставались равнодушными к писательству, и в итоге так и не явили Кубани каких-либо значительных летописцев. А поскольку вся украинская литература того времени была, условно говоря, казакофильской, то и кубанская не могла быть иной.

Украинская литература Кубани с ее героем-казаком благодаря языковой ассимиляции могла захиреть и истончиться еще до революции, но этого не произошло благодаря сразу нескольким факторам. Во-первых, с середины 1890-х годов на национальных окраинах России разворачивается мощное национально-освободительное движение, придававшее большое значение проблеме языка. Кубань не осталась в стороне. Здесь возникают и действуют филиал Революционной украинской партии, общество «Просвита», которое по существу было ее легальной частью, движение за украинизацию кубанской школы и значительно инфицированная украинофильством инициатива по созданию народных университетов. Еще до первой революции на Кубани выходят первые книжечки на украинском языке, а сразу после нее местные деятели ставят вопрос об издании украинского журнала и газеты. Правда, этого им уже не разрешили.

Значительную роль в усилении украинских веяний сыграл передвижной украинский театр. Бесчисленные украинские труппы стояли в очередь на организацию кубанских гастролей. Кубанцам очень нравились их спектакли, где много «спивалы и танцювалы по-нашому», а русские социальные пьесы им казались чуждыми, надуманными. Украинский репертуар преобладал и в многочисленных самодеятельных театральных коллективах, которых тогда было множество. Но самое главное — отчетливо проявившаяся казакофильская тенденция в руководстве Кубанского казачьего войска. Она возобладала после вступления в должность атамана генерала Михаила Бабича (атаман в 1908–1917 годы). Для него было ясно, что если не возродить в кубанцах дух казачества, его исконные культурные традиции, войску придет конец.

– Почему? Казачество было привилегированным сословием, пользовалось поддержкой власти.

– Слишком очевидным казалось тогда многим, что историческая роль казаков как пограничных стражей давно исчерпана, что войско пора реорганизовывать вплоть до его роспуска. Видным представителям казачьих родов очень хотелось такого конца избежать. Именно тогда был вознесен на пьедестал местный казачий драматург Гаврила Доброскок. Для того чтобы его пьесы «Казачьи прадеды» и «Сечевой орел» увидели больше зрителей, даже приспособили специальный театр-вагон, кочевавший от станции к станции, где для окрестных жителей показывались спектакли. Этой же цели возрождения казачества служило и открытие в Екатеринодаре памятнике Екатерине Великой, работа по созданию свода кубанского казачьего фольклора, новый расцвет Кубанского войскового певческого хора. Этот запал, разожженный Бабичем и его соратниками, еще долго пылал в эмиграции, куда вместе с войском ушли в бессрочный поход писатели Александр Пивень, Федор Щербина и другие.

– Потом наступила советская эпоха, при которой тема казачества была закрыта не только в литературе…

– На Кубани после революции вызрела сначала стихийная, а потом и возведенная в официальный ранг украинизация. Многочисленные «початкивцы» (начинающие авторы) писали и о казаках, но уже в новом ракурсе. Дело в том, что украинизация помимо всего прочего должна была решить задачу «деказакизации» Кубани. Жителям объяснили, что они не казаки, а украинцы, культура у них украинская, а казачество было войсковым сословием, теперь частично уничтоженным, а частично упраздненным. Соответственно «перековавшийся», «покрасневший» казак стал в литературе основным героем. Появились и антигерои — скрывавшиеся в плавнях, лесах и горах бандиты, не смирившиеся с потерей казачьего звания. Как водится у нас, эта история закончилась в одночасье. В декабре 1932 года принято решение об отмене украинизации на Северном Кавказе и запрете украинского языка и фактически украинской культуры в целом. Как это отразилось на литературе? Катастрофически! На два десятилетия Кубань стала безлитературным краем.

Лишь в 1949 году оформилась кубанская писательская организация, но «казачья фракция» в ней уже находилась едва ли не на полулегальном основании. Казалось, со стариной покончено, но вопреки всему именно в это время вызрели и активно работали в литературе классики казачьей темы — поэт Иван Варавва, прозаик, певец старого Екатеринодара Георгий Степанов, дончак Анатолий Знаменский с его идеей, что красные казаки, притворившись «красными», спасли от террора часть казачества для его будущего возрождения, и сибиряк Виктор Лихоносов, написавший самый казачий из казачьих романов — «Ненаписанные воспоминания («Мой маленький Париж»). А был на Кубани в недавнем прошлом еще и второй, и третий ряд литераторов-казакофилов: Павел Иншаков, Петр Радченко, Кузьма Катаенко...

– В советское время активно поддерживалась национальная, республиканская литература. Издавались многие, порой не совсем зрелые произведения национальных авторов. Но никак не казачьих писателей Дона и Кубани.

– Тут как раз большого секрета нет. Советская власть с большим недоверием относилась к казачеству как к классово чуждому явлению, тема эта дозировалась и допускалась в самых минимальных количествах и только в определенной идеологической интерпретации. Что касается литературы Кубани, то есть здесь и своя специфическая проблема. Сто сорок лет, как мы уже говорили, казачья литература развивалась преимущественно на украинском языке. И что теперь с этим делать? Украиноязычного читателя больше нет. Заново учиться «розмовлять»? Переводить лучшее на русский язык?

– Но наступили новые времена, когда о казачестве можно говорить открыто.

– Молодые писатели пробуют себя в написании хокку (Игорь Васильев) и, уже не удовлетворяясь наличием русского языка, сочиняют произведения на придуманном ими же искусственном языке арахау (Иван Карасев и компания). Конечно, не все. Есть, например, и такой страстный сторонник казачьей темы, как Михаил Джунько, много лет работавший и наконец завершивший монументальный роман «Державное войско», начинающийся с эпического портрета Антона Головатого и заканчивающейся светлым образом маленького Феди Щербины, встреченных одним из героев на путях-дорогах Черномории. Роман издан добротно, в красивой обложке, тиражом… 100 экземпляров. Как раз хватит раздать самым близким друзьям.

Подводя итог, скажу так: казачья тема процветала в те времена, когда вызревал на нее спрос, социальный заказ. Вот сегодня есть Кубанское казачье войско, а заказа на казачью культуру нет. Войско занимается большей частью отловом нелегалов, борьбой с наркоманами, патрулированием улиц, соревнованиями всякими. Времени на духовную казачью культуру не остается. Но только через нее происходит вызревание в казаке самоидентификации, происходит преображение вчерашнего подъяремного колхозника в сына вольных степей. Без этого процесса казак вовсе и не казак, а «ряженый». Не случайно ведь переписи населения фиксируют до обидного низкую цифру тех, кто в графе национальность написал «казак». И расходится это число с данными самого Кубанского казачьего войска примерно в двадцать раз. А ведь реабилитировано было казачество именно как народ, обладающий своей богатой историей и ярко выраженной культурной традицией.

– Между тем в Краснодарском крае проводится ежегодный парад, отстроили этнографический комплекс «Атамань», в каждом классе есть казачьи наставники. Почему в тени остается богатая литература, наследие черноморских и кубанских литераторов?

– Что касается сегодняшней невостребованности казачьей литературы, могу назвать главную причину: она большей частью не издана, не обобщена на уровне вузовских и школьных учебников, и в основном недоступна рядовому пользователю, особенно в районах и станицах. У нас вышло несколько школьных хрестоматий, но они бедны содержанием, вглубь не копают, сосредоточиваясь на современных авторах. Да и казачьими при всем желании их не назовешь. Скорее это литература отставников, выбравших местом жительства Краснодарский край, нового поколения иногородних. 

– В то же время выходит серия «Библиотека Кубани», одним из зачинателей которой стали вы. Как она появилась?

– Идея «Библиотеки Кубани» зародилась во время моей учебы в Москве. Три года, проведенные в очной аспирантуре Литературного института имени Горького, стали временем накопления материалов для будущей книжной серии. Практически ежедневно посещал Ленинскую библиотеку, где в отделе ксерокопирования оставлял большую часть стипендии, а когда заканчивались деньги, начинал переписывать вручную. На Кубань вернулся только через восемь лет, нагруженный собранными сокровищами. Произошло это осенью 1991 года, когда стало понятно, что барьеры на пути воскрешения казачьих традиций опрокинуты, мои познания могут пригодиться на родине.

Привезенные материалы использованы при разработке учебного курса «Литература Кубани», который я 20 лет читал в институте культуры. В 1998 году создан историко-литературный журнал «Родная Кубань». Его возглавил большой русский писатель, наследник бунинской лирической прозы Виктор Лихоносов. С тех пор это патриотическое издание опубликовало великое множество «вкусностей» из моих столичных заделов. Но вот однажды, где-то в начале 2000-х, Виктор Иванович завел со мною разговор: необходимо основать книжную серию («томов на двадцать»), обосновать идею, набросать план издания, и тогда он лично пойдет к начальству пробивать проект. Губернатор бумаги подписал.

Серия стала выходить. Вот только без меня и не по моему плану. Обо мне вспомнили только на 19-м томе, когда все современные местные литераторы (те самые «отставники» и «командировочные») напечатаны, и встал вопрос о возвращении литературного наследия казачества. Так что с моим участием вышли пока лишь последние четыре тома и запланировано еще около десяти. Особенно радуюсь выходу томов «У истоков литературы Кубани» (от Головатого до Степана Эрастова) и «Исторические публицисты» (Прокофий Короленко, Иван Попко, Евгений Фелицын). Тираж полторы тысячи. Достать невозможно.  

– Некоторое время назад вы заявили об отсутствии финансирования на продолжение «Библиотеки Кубани». Нашлись ли деньги на продолжение проекта? Какие тома еще предстоит увидеть читателю?

– В этом году денег на серию не выделено. Год трудный, край в долгах. Надеемся, что в следующем году о нас вспомнят. Главное, чтобы жизнь проекта теплилась хотя бы по самому минимуму, дотянуть до лучших времен. В этом юбилейном году очень хотелось составить том произведений писателей, погибших при освобождении Кубани от немецких оккупантов. Но, увы, заказа не последовало. Пришло также время познакомить земляков с литературой казачьего зарубежья, с замечательным кубанским фольклором, напомнить о творчестве репрессированных литераторов.

– Нужны ли современному жителю Краснодарского края произведения, предположим, Кухаренко или Щербины? Что они могут ему дать?

– Очень многое, было бы желание брать. В 1927 году казаки-эмигранты по всему миру собирали денежки (кроны, франки, марки и доллары), чтобы выпустить сборник сочинения атамана Кухаренко, друга Тараса Шевченко и первого настоящего кубанского классика. В подписных плакатах разъяснялось, что делается это во имя благой цели. Имя Кухаренко, как высший моральный авторитет в кубанской казачьей истории, должно было сплотить изгнанников на чужбине, помочь им выжить, не уронить казачьей чести. Слезы наворачиваются, когда перечитываешь письма жертвователей. Например — «посылаю столько-то крон за себя, за жинку, за малого сына». Кроны эти добывались самым тяжелым трудом — в шахтах, на строительстве дорог, вырубке леса.

Сейчас поди объясни современному казаку необходимость таких совместных акций. А Щербина? В 19-м томе мы напечатали совершенно чудные главы его воспоминаний о детстве. Маленький казачонок познает мир вокруг себя. Федор Андреевич создал, словно для нас, будущих читателей, малую энциклопедии казачества. Мельчайшие детали быта подробно описаны, рассказано об обычаях и поверьях, станичном фольклоре, дана впечатляющая галерея человеческих типов от станичных панов до приживалов на матушкином подворье. Бери, малый и взрослый, читай, какой она была, легендарная кубанская вольница!

– Как вы открыли для себя Щербину-литератора? Какое из его произведений цените выше всего?

– История моих занятий наследием Щербины насчитывает уже 17 лет. Она вмещает в себя и совершенно детективную историю поиска следов его архива, тайно переправленного из Чехословакии в США, сложнейшую работу по его текстологическому прочтению, поискам мецената, изданию. Сейчас под моей редакцией выходит шеститомник его неизданных произведений, начали подготовку двухтомной «Истории Кубанского казачьего войска», снабженной научными комментариями, с богатыми приложениями ранее не публиковавшихся документов по истории создания этого уникального труда. На сегодняшний день выше всего я ценю четырехтомник воспоминаний Федора Андреевича. Пожалуй, это лучшее, что мы имеем в прозе о дореволюционной Кубани, наш кубанский «Тихий Дон». Но еще не опубликован том художественных произведений Щербины, представляющий его как поэта и драматурга. Так что нас еще только ждет знакомство с новыми, совершенно неизвестными ранее гранями его личности и творчества.    

– Мы много говорим об украинских корнях кубанской литературной традиции. Сейчас ряд киевских националистов заявляют, что Краснодарский край — историческая территория Украины. Насколько нова эта мысль и соответствует ли она действительности? Принадлежал ли регион территориально или культурно Украине?

– Меня связывают долгие годы сотрудничества с тремя украинскими академическими институтами: энциклопедии, этнологии и литературы. Это образованные, высокоинтеллектуальные ученые. И уж им-то известно хорошо, что украинский этнос заселял в основном северную правобережную часть Кубани, так что о всей Кубани речь идти не может в принципе. Краснодарский край возник в 1937 году и никогда не входил в состав Украины. Что кается культурного и духовного единения, то в годы советской власти оно было настолько мизерным, что на бытовом уровне сегодня практически не ощущается.

– Близка ли Кубани украинская культура? Ведь те же националисты утверждают, что весь край говорит на «мове», которую лишь для вида именуют «балачкой»?

– На Кубани, согласно исследованиям диалектологов (русских и украинских), мирно уживаются два основных говора: украинский и южнорусский. Никто из серьезных ученых этого не оспаривает. Как и то, что территория бытования украинских говоров постепенно сужается. Сегодня только старшее поколение является устойчивым носителем, как вы говорите, «балачки». Уйдет оно, вместе с ним навсегда уйдет и певучая казачья «мова», часть нашей кубанской культуры.  

– В Краснодарском крае живет многочисленная община украинцев. Но украинский национализм здесь никак не проявляется. На ваш взгляд, почему?

– Как говорится, смотри выше. Процесс русификации на Кубани давно перешел точку невозврата. Примем это как данность. Я всегда выступал за развитие взаимовыгодных приграничных экономических связей с Украиной, за сотрудничество во всех областях, как это должно быть между «родычами» и добрыми соседями.