Субэтнос - одно из самых загадочных и специфических явлений жизни народов, науки и политики. И оно приобретает всё большую значимость и известность.

Наиболее общая его описание – это особая часть этноса, обладающая сочетанием особого самосознания с самоназвания, в сочетании с территориальной локализаций (по крайней мере, на стадии формирования). В дополнении к этому существует специфика языка, традиционной культуры, образа жизни. Всё это наряду с осознанием себя частью другого, «большого» этноса. Нередко имеют место дискуссии, является ли субэтнос субэтносом или отдельным этносом.

Впервые термин «субэтнос» упоминается в англосаксонской и французской этнологической литературе конца XIX – начала  XX веков. Термин был достаточно расплывчатым, и относился как к этническим, так и рассово-антроплогическим группам[1].

В современно западной науке термин не в чести по причине кране скептичного отношения к этничести вообще. Тем более постулируется невозможность существование сколь-нибудь стабильных и независимых от конструктивистких проектов субэтнических общностей[2]. Так же ставится  под сомнение типологическое сходство различных этносоциальных общностей[3].

В работах опытного полевого исследователя, корифея мировой антропологии Ф. Барта и некоторых его последователей изменение этнической идентичности с конкретными политическими и социально-экономическим обстоятельствами, а не эволюцией традиционной культуры, языка и фольклора. Стабильность и неситуативность внутриэтнических подразделений были поставлены ими под сомнение[4].

Некоторые крупные западные теоретики признают реальность существования этноса. Например, П. ван ден Берге считает его расширенной родственной группой, объединённой более или менее отдалённым кровным родством[5]. Однако такие идеи далеки от мейнстрима западной научной мысли.

В российской научной мысли наблюдается больший плюрализм и разнообразие. И этносу как реально существующему, устойчивому сообществу людей, объединённому общими социобилогическими признаками, уделяет в ней гораздо больше внимания. И, соответственно, субэтносам, как внутренним подразделениям таких общностей.

Самые основные определения понятия субэтнос были даны такими корифеями отечественной этнологии, как Ю.В. Бромлей и Л.Н. Гумилёв. Субэтнос -  это часть этноса, которая имеет особое самосознание. Специфика самосознания базируется на культуре и образе жизни. Члены субэтноса выделяются своей манерой выражения чувств, спецификой межличностных отношений, изолированностью от чужаков. Субэтносы нередко возникают в контактных зонах, где культура может обогащаться за счёт иноэтнического влияния. Особенность субэтноса – осознание его членами принадлежности не только к своей, но и более крупной этнической общности. Обе группы достаточно близки по культуре и принципам жизни. То есть – базовое свойство субэтноса – двойное самосознание, двойная идентичность. При этом Ю.В. Бромлей отличает субэтносы от низших или элементарных этнических единиц, иерархичность этнических групп, отличных от собственно этносов. Л.Н. Гумилёв особо отмечал характерный для субэтноса особый стереотип поведения и его необходимость для полноценного функционирования этноса как такового [6].

В работе Н.Н. Чебоксарова и С.И. Брука субэтносом обобщённо названо низшее этническое подразделение, отличное от собственно этноса. В.Н. Курилов считает, что любой этнос состоит из субэтносов и любой представитель этноса так же является представителем того или иного субэтноса. По мнению А. М. Решетова сложная и многообразная внутренняя структура этносов несомненно доказана. М.В. Крюков при этом считает, что классификация этой внутренней структуры далеко не вполне устоялась.

В.А. Тишков считает, что оперирование термином «субэтнос» весьма зависит от научного конструирования исследователей и политических манипуляций. А целом исследователи сходятся на том, что подходы и терминология проблематике субэтноса ещё не достаточно разработаны[7].

Но особенно подробно проблему субэтноса разработали некоторые региональные исследователи, которые работали с проблемой субэтноса плотно и серьёзно. В своей классической статье «Кубанское казачество в контексте проблемы: этнос, пространство, время» Н.И. Бондарь  приводит ряд важнейших характеристик субэтноса: наличие самодостаточной экономической и административно-политической структуры, компактность расселения, внутренняя социальная неоднородность, культурно-бытовые, языковые особенности. Эти уточнения Н.И. Бондаря очень важны. Тем более, что, например, Л.Н. Гумилёв считал субэтносом едва ли не любую значимую социальную группу внутри этноса [8].

Н.И. Бондарь указывает на фундаментальное отличие субэтноса от многозначных и неопределённых явлений территориального, культурного, социального, а не этнического  порядка. Таких, как «локальная культурно-территориальная группа», «историко - культурная общность». Которые, как правило, не имели столь развитого самосознания, осознанной идентичности, чувства единства[9].

Интерес к проблематике субэтноса наблюдается не только в собственно научных, но в историософских, публицистических работах. Так, С.Резниченко считает, что субэтносы представляют из себя в большинстве случаев сети непосредственно друг с другом коллективов выживания ( в которых люди непосредственно знают друг друга). По крайней мере коллективам известно о существовании друг друга а так же принципы взаимодействия. Чем они нередко отличны от этносов, представляющих из себя воображаемые сообщества, сегменты которых связаны гораздо более опосредованно.

С. Резниченко выделяет т. н. квазисубэтносы – части этноса, имеющие особое самосознания и активно противопоставляющие себя остальным его частям, но не имеющие чёткой территориальной локализации даже в период формирования[10].

По мнению С.М. Широкогорова, этнос – это стабильное клише приспособления к природным условиям, этническому окружению и своей собственной культуре. При всём разнообразии  и непохожести этносов основной принцип их как преимущественно трифунционального приспособительного механизма идентичен[11].

Исторически и ситуативно, более социально-политически конкретно и в более конструктивистском ключе генезис подобной культуры показывает А. Дж. Тойнби. Он показывает появление цивилизации как ответ на вызов природной среды или иных человеческих общностей. Ответ на вызов формируется «творческим меньшинством»[12].  

Качествами субэтноса обладают группы населения, имеющие целый набор специфических особенностей. Это не только диалектная, этнографическая, антропологическая специфика. Но прежде всего - самосознание. Так, северная и южная группы русских обладают диалектными и этнографически особенностями. Но не имеют особого самосознания, единого для всей группы. Таковым обладают более мелкие группы. Они-то и  являются субэтносами. Деление же русских на северную и южную группу – исключительно научный конструкт.

Наглядным выражением свойственного субэтносу двойного самосознания являются двусоставные субэтнические этнонимы. Состоящие из существительного с прилагательным или двух существительных: кубанский казак, курд - езид.

Одновременно не все группы населения, имеющие своё самосознание и самоназвания могут считаться субэтносами. Например, жители определённых населённых пунктов. Они могут считаться таковыми, если только у них имеет место диалектная, этнографическая специфика.

При рассмотрении феномена субэтноса нужно применять как примордиалистский, так и конструктивистский подход к возникновению этносов и этнических групп. У субэтноса есть «базис». В виде его этнографической, диалектной специфики, фольклора. Здесь небеспополезно присмотреться к различным теориям этногенеза.

Имеет место и «надстройка». В виде различных этнополитический процессов. Таких, как активизация субэтнической элиты и интеллигенции. Или её фактическое уничтожение. Что приводит к этнизации субэтноса, либо к его быстрой ассимиляции. Это обусловлено созданием или ликвидацией административно – территориальных единиц или автономий. Спецификой государственного законодательства в области национальной политики, землепользования. Обстоятельствами военного либо революционного времени.

Как «базисная», так и «надстроечная» специфика «сходятся» в самосознании и идентичности.

При этом этнополитические изменения, связанные с субэтносами, нередко стремительны. Они зависят от политической ситуации, воли и целенаправленной деятельности представителей различных элит.  Благодаря этим изменениям на одном и том же этнографическом базисе может находиться самые разные «надстройки». Или не находиться почти ничего. Субэтнос может достаточно быстро стать почти неразличимой этнографической группой. Или практически самостоятельным этносом. Здесь немалую роль могут сыграть различные виды конструктивизма.

Однако без этнографического базиса, на пустом месте, никакое конструирование этнической идентичности невозможно.

Наука же об этносах «привыкла иметь дело» с достаточно длительными и постепенными процессами. Или даже константами. Поэтому проблематика субэтноса весьма непроста для чёткого понимания и классификации. И требует сочетания различных подходов к появлению этносов и этнических групп, касающихся «базиса» или «надстройки».

В целом субэтносы достаточно отличны друг от друга. И их необходимо классифицировать. Субэтносы можно классифицировать по причинам происхождения.

Субэтносы конфессиональные (езиды, кержаки, бухтарминцы, хемшилы и пр.). Особая религиозная принадлежность его членов[13].

Особый социальный статус – казаки[14].

Изоляция части этноса при различиях в хозяйстве и образе жизни.

Изоляция части этноса при различиях в хозяйстве и образе жизни в дополнении с этническим смешением

Ассимилированная группа другого этноса[15].

Для возникновения субэтноса всегда необходимо наличие территории компактного проживания, накладывающую специфику на хозяйство. Которая не обязательно сохраняется постоянно. Ещё важнее наличие эндогамии, внутриобщинных и межобщинных связей (предпочтительных по отношению к внешним контактам)[16].

Другой важный принцип классификации субэтносов – по степени близости к самостоятельному этносу.

Субэтносы, стремящиеся стать этносами – политической субъектностью и /или   независимостью, большой численностью, сопоставимой с численностью окрестных «полноценных» народов, собственной территорией. Имеет место разрыв связей с «большим» этносом, его ослабление или уничтожение. Особая ситуация – субэтнос находится под угрозой. И представители элиты начинают его сознательно «этнизировать». Например, процесс формирования амхарцев Эфиопии, процессы в крупнейших казачьих войсках России на рубеже XIX – XX веков.

Субэтносы, не стремящиеся к политической субъектности, превращению в этносы (небольшие, лишенные элиты). Например, изолированные субэтносы русского старожильческого населения Восточной Сибири.

Один из важнейших факторов существования субэтноса – наличие какого – либо мощного социального, культурного или даже природно-географического фактора, выделяющего субэтнос из основного этноса. Обычно этот фактор (или несколько факторов) и способствует появлению субъэтноса. И потом поддерживают его существование. Субэтнос менее устойчив, чем этнос.

Последний проявляет достаточно высокий уровень устойчивости при изменении социальных условий, условий хозяйствования. Субэтнос же в случае исчезновения «основного фактора появления» может гораздо легче оказаться под угрозой исчезновения.

Третий, близкий ко второму, вид классификации: по состоянию: этнизация, ассимиляция, стабильное состояние.

Стабильное положение – субэтнос сохраняет свои отличия, но не ассимилируется и не превращается в этнос. Стабильное политическое и социальное состояние общества, нет взрывных изменений. Господство традиционного уклада. Таким было положение большинства субэтносов великорусского народа в середине XIX столетия.

Субэтнос, стремящийся к ассимиляции. Политическая, экономическая и социальная модернизация. Резкий рост политического и культурного давления, разрушение традиционного уклада. Ситуация типична для эпохи модерна. Возьмём народы андо-цезской группы Западного Дагестана. Этносы, ассимилируемые близкородственными аварцами. Фактически это субэтносы высокого уровня. Часть которых имеют собственное самосознание, часть – самосознание представителей «большого» этноса. При этом самосознание каратинцев и дидойцев ближе к самостоятельному этническому. В то время как годоберинцы, чамалы больше ощущают себя аварцами. Специфика Дагестана – эндогамные селения, селения – субэтносы[17].

В таких же условиях может происходить и этнизация субэтноса. При модернизации разрушается традиционный уклад, нарастает социально расслоение, различие в образе жизни. Одновременно развивается образованная элита субэтноса. Которая ищет новое наполнение для субэтнической идентичности. В условиях быстрых изменений выбирается самая стабильная: этническая. Таким образом формировался украинский народ.

При этом большое значение привходящих политических обстоятельств. Например влияние Первой Мировой войны на формирование украинцев. Положение субэтносов в целом относительно неустойчиво и зависит от этих обстоятельств.

Особый случай – наличие архаичной этноязыковой непрерывности. Т.е., многоуровневая иерархия мельчайших, мелких и более или менее крупных этноязыковых единиц. Где «субэтнос» может включать в себя другие «субэтносы», «этносы» в свою очередь могут быть «субэтносами»[18].

Субэтнос – величина переходная. Поэтому часто он – целый букет идентичностей. Одна из них тяготе к самостоятельной этничности, другая – к идентичности «большого» этноса. Нередко есть и третий вид идентичности, для которой особенно важна конфессиональная или профессиональная специфика субэтноса.

Рассмотрим некторые примеры субэтносов с высоким уровнем этнизации.

Казачьи субэтносы начали складываться только в XVIII – XIX веках, после подчинения государством казачеств, превращения их из вольных в служилые. Они оформились во многом благодаря особому сословному и юридическому статусу, сословной организации, особым правам и обязанностям, специфическому землевладению, относительной замкнутости. Эти особенности наложились на наличие собственной территории, наличие иноэтнического субстрата, религиозных меньшинств и пр. Всё это привело к появлению самосознания и, соответственно, самоназваний, выработке и закреплению особенностей культуры[19]

Российская империя не располагала экономическими и социальными возможностями для полной унификации внутренней жизни. И нуждалась в союзниках на угрожаемых окраинах. 

В этот период вольноказачий уклад жизни переживал  системный кризис, связанный с социальным расслоением и переходом к производящему хозяйству. В конечном счёте, с деградацией казачества как автономного воинского мужского союза. Но с помощью правительственных мер он был преодолён [20].

Исследователи отмечают огромную роль государства в формировании казачеств XVIII – XIX веков. Как в демографическом и правовом укреплении, так и формировании воинских традиций и соответствующей ментальности. Которая, в значительной степени, и делала казаков казаками. По крайней мере, их внутривойсковые группы относительно позднего появления [21].

Одновременно сохранялись (в урезанном виде) казачье самоуправление и самоорганизация, представление о привилегированном статусе казака[22].

Конец XIX – начало XX вв. застал казачество в ситуации очередного системного кризиса. Совпавшего с системным кризисом всего тогдашнего российского общества. Кризисом перехода традиционно-сословного общества к обществу модерна.

Сложившуюся ситуацию, например, в общих чертах описал Н. Федосов. «Постепенно ухудшалось экономическое положение, нарастало социальное расслоение. И бедные, и богатые казаки всё меньше были довольны передельно–паевой системой станичного землевладения. Тяготила и государственная регламентация казачьего быта. Особенно поголовная военная служба за свой счёт, необходимость держать строевого коня и пр.

Казачий жизненный уклад  также постепенно деградировал. Параллельно с таковым у других групп русских. Некоторые из них «обгоняли» казаков, казаки – других.

Разлагалась система общественной и личной нравственности. Слабели семейные устои, солидарность, способность к общинной саморегуляции. Росла преступность.

Под влиянием длительной мирной жизни исчезали воинские традиции, несмотря на попытки «сверху» их поддержать. Всё больше казаков тяготилось своим казачьим статусом. Особенно те, кто стремился заниматься бизнесом, свободными профессиями.

Словом, в казачьей среде имели место все те тенденции, которые были характерны для «старых» сословных групп Российской империи, таких как крестьяне и дворяне: размывание сословных ценностей и самоорганизации, стремление слиться с развивающимися городскими социальными группами – буржуазией и интеллигенцией»[23].

При этом автор оговаривается, что казачество сохраняло ещё значительный «запас прочности», традиционности. Что позволяло сохраняться определённым элементам казачьей культуры и во второй половине XX в.[24]. Поэтому нельзя согласиться с чрезмерно категорическими выводами Н.Федосова о том, что в модерном обществе казачество было бы обречено на полное уничтожение. Казачество не минуемо было обречено на резкую, коренную трансформацию. Но, возможно, могло бы продолжить историческое бытие. Особенно в случае, если бы в Государстве Российском появились бы «русские» автономии. Как того хотели основные казачьи лидеры[25].

Поэтому последствия удара, нанесённого насильственным советским расказачиванием, нельзя недооценивать. Они и по сей день продолжают сказываться. Произошло разрушение традиционного уклада жизни, идентичности, в значительной степени была произведена насильственная смена населения на неказачье[26].

В тот же период казаки искали пути выхода из кризиса. «Вольноказакийская» идеология, возникшая в первой половине XX столетия, было реакцией на разложение и уничтожение традиционного казачества. Субэтносы, державшиеся на сословном статусе, больше не могли существовать[27].

Была предпринята попытка создать новую общность казаков, не привязанную к образу жизни и роду занятий ( особенно это было важно для эмигрантов). Отсюда и появилась идея об отдельном от русских и украинцев, древнем и вольном «казачьем народе»[28].

Однако «вольноказакийство» не помогло казакам (и их потомкам) достичь консенсуса по поводу их идентичности. А породили лишь новые споры. Например, сохранялись и продолжали отстаивать свою идентичность  казаки, продолжавшие считать себя русскими[29]. Против «вольноказакийства»  выступили такие видные казачьи деятели, как П.Н. Краснов и В.Г. Науменко. Журналы «Путь казачества» и «Казачий сполох». Причём и «русские» казаки не были сторонниками «староимперских» порядков, которые и читались отжившими и неказачьими. А настаивали на широкой автономии в составе России (ими уже употреблялся термин «Российская Федерация»). Это мировоззрение было скорей субэтническим, чем сословным[30].

Казачества так и остались субэтносами. (Отсутствие консенсуса по поводу этнического статуса своей общности в среде идеологов – одна из характеристик современного субэтноса).

В отличии от дореволюционной ситуации, современные казачьи субэтносы крайне нестабильны. Полноценной преемственности казачьих традиций и образа жизни в настоящий момент не существует. Крайне мало жизнеспособных и самостоятельных казачьих коллективов. Есть память о «старом» казачестве. И попытки в чём-то подражать ему в новых условиях.

Основным фактором, предопределившим появление казачьих субэтносов, стал введённый империей сословный статус. Сопряженный с административно-территориальной автономией. Появившейся из взаимодействия имперского законодательства и администрирования со старыми обычаями вольноказачьего периода. А так же специфическим традиционным укладом жизни воинов-земледельцев. Именно на этом тройственном факторе в основном держалась традиционная казачья этничность.

У современных казачьих субэтносов этот основной фактор возникновения и поддержания казачьей этничности отсутствует. Его в основном заменяет историческая память. Память о существовании этого фактора в прошлом. (Не даром общая историческая память – один из этнообразующих признаков).    Есть и дополнительные факторы: наличие казачьих организаций, представление об «отдельном казачьем народе», общая профессиональная принадлежность (в основном – причастность к силовым структурам, охранному бизнесу), интерес к традиционной и современной казачьей культуре. Но эти факторы вторичны и не могут по-настоящему эффективно обеспечивать существование субэтноса. Так и фактор исторической памяти не может полноценно заменить реально действующего социального фактора.

Не даром многие казачьи лидеры утверждают что казачеству необходимы специфические условия жизни. Прежде всего, это массовое и успешное занятие сельским хозяйством. Сопряженная с определённой и закреплённой законом политической автономией. Утверждается, что без этого настоящее возрождение казачество невозможно [31].

Это есть не что иное, как призыв восстановить в современных условиях «основной фактор», сходный с дореволюционным.

Тем более, что возрождение казачества конца XX столетия оказалось явлением весьма противоречивым. Так как совпало с настоящим  «вторым расказачиванием». Которое выразилось в крушении колхозной системы и социально-экономической деградацией села. В том числе и казачьих регионов. Последнее зачастую выливается в невозможность для казаков жить на территории своего традиционного расселения, реально возрождать традиционный казачий уклад.

(В позднесоветский период существовали, по крайне мере, некоторые условия для сохранения казачьих субэтносов. Это и возможность достойно жить в местах своего традиционного расселения, и возможность сохранять хотя бы частично традиционную культуру при поддержке культурно-просветительских учреждений). 

Н.И. Бондарь перечисляет ряд крайне важных  характеристик субэтноса. Таких, как эндогамию, прочность внутриобщинных и межобщинных связей, межвозрастная трансляция присущей субэтносу традиционной культуры, привязанность к месту поселения  [32]. Всё это в среде современных казаков развито достаточно слабо. Хотя было в полной мере присуще казакам дореволюционным. В основном наличествует казачье самосознание. В двух его весьма разных видах: служило-профессиональной и этнической.

Закономерно, что в этой ситуации представители современных казачьих субэносов всё так же не могут прийти к консенсусу в вопросе о том, кто они. Или «отдельный и вольный народ», или «православный рыцарский орден», или «служилые люди государевы». Подавляющая же часть потомков казаков считают себя обычными русскими людьми. И от казачьего движения далеки. До последнего времени членство в казачестве реальной пользы не приносило. Особенно рядовым членам казачьих обществ.

Об этом говорят результаты Всероссийской переписи населения 2010 года. Так, согласно итогам проведенной переписи, в Кабардино-Балкарии, Дагестане, Чечне и Ингушетии людей с этнической принадлежностью «казак» вообще не стало. В Ставрополье количество казаков сократилось до 3006 человек, в республике Северная Осетия-Алания до 297 человек. Исконно казачий Краснодарский край дал стране 5261 казака. Волгоградская область – 18452 казака. Ростовская область – 29682 казака. Карачаево-Черкесская республика – 465 казаков. Остальные казачьи территории оказались вообще без казаков. Таким образом, количество казаков в стране со 142 тысяч согласно переписи 2002 года сократилось до 67 тысяч.  За год до обнародования официальных результатов переписи, Минрегионразвития опубликовало карту народов России, на которой впервые после многих десятков лет указаны казаки как субэтнос русских. Карта составлена по результатам переписи-2010 и четко показывает, на какой территории проживают сегодня казаки, рассеянные среди представителей других народов. Председатель Совета при Президенте РФ по делам казачества Александр Беглов в одном из интервью, озвучивал цифру, согласно которой в стране начитывается более 7,5 миллионов казаков, из которых 750 тысяч изъявили желание взять на себя государственную службу. В самом начале возрождения казачества в начале 90-х годов общая численность казаков и их потомков, по дан­ным Института этнологии и антропологии РАН, составляла примерно 5 миллионов человек [33] .

В этих условиях будущее казачества крайне неопределённо. И зависит не только от современных казаков, не достаточно самостоятельных и сильных.  Важнейшее значение имеет полтика Российского государства и его дальнейшая судьба (ослабление, усиление и пр.). Позиция по вопросу о судьбе казачества важнейших игроков на поле международной политики. Специфика миграционных процессов на территориях традиционного расселения казаков.

Первоначально вольные казаки осмысляли себя как одновременно как независимую «домонгольскую» общину и одновременно воинский мужской союз. При несомненно русской / украинской этнической идентичности. После кризиса конца XVII – XVIII веков казачества приобретают черты служилого сословия при одновременном формировании субэтнической идентичности. Потом наступает новый кризис, конца XIX – начала XX веков. Он сопровождался попытками создать новые идентичности и сохранить остатки старой. Поэтому появляется несколько соперничающих друг с другом идентичностей: «вольноказакийская», «субэтническая», «служилая» и пр. Эта ситуация сохраняется и по сей день.

Двусмысленно положение современных казаков крайне наглядно демонстрирует, что никакой субэтнос не может обойтись одной лишь надстройкой в виде идентичности и целенаправленно поддерживаемого фольклора. Совершенно необходим базис в виде традиционного хозяйства, автономной низовой самоорганизации семейного и общинного типа, живого бытующего говора и традиционного образа жизни в целом. Без всего этого идентичность повисает в воздухе.

Реально способствовать возрождению казачества не смогут ни принципы отдельного казачьего народа, ни военно-служилая составляющая, ни какие-либо идеологеммы. К этому может привести сочетание нескольких противоречивых факторов.

1. Казачьи организации реально обеспечивают своим членам пропитание и безопасность.
2. Государство активно помогает становлению и развитию казачьих организаций.
3. Одновременно государство предоставляет им максимальную свободу инее вмешивается во внутреннею жизнь.

Автономия, самообеспечение и самооборона теоретически не слишком сочетается с поддержкой государства. Однако существуют исторические ситуации, когда вполне дееспособные государства испытывают трудности, руководство государств их осознаёт. И оно  вынуждено «выращивать» не менее дееспособных союзников. Возникнет ли она – другой вопрос…

Гораздо в большей степени, чем казаки, к уровню отдельного этноса приблизился конфессиональный субэтнос курдов – езиды. Который, возможно, уже стал этносом. На таком уровне границы между этносом и субэтносом в значительной степени условны.

Основой формировании езидов стало исповедание особой религии – езидизма, совместившей в себе доисламские верования курдов с элементами суфизма. Так же езиды формировались во вполне конкретной территории в северном Ираке (район Мосула). Где расположена главная святыне езидов храм Лалеш (Лалыш)[34].

Этнизации езидов, помимо особой религиозной принадлежности и изначальной территории формирования, способствовала многовековая вражда с курдами-мусульманами. А так же крайне жесткие субэтнические границы, основанные на эндогамии[35].

Тем не менее продолжает иметь место и субэтническая идентичность «курд-езид». Её регулярно подтверждают духовные лидеры езидов из храма Лалешь. Она относительно распространена среди езидов, живущих в Грузии. Которая яваляется основнымместо проведения дискуссий на тему «езиды – этнос или субэтнос?»[36]. Кроме исторической памяти и этнографических данных, важнейшей причиной сохранения идентичности «курд-езид» является необходимость для небольшой этноконфессиональной группы избегать конфликтов и иметь союзников.

Уже собственно этническая идентичность «езид» уже в основном победила на территории Армении. Чему способствует и целенаправленная политика руководства страны[37].

О высоком уровне этнизации езидской идентичности говорит и то, что она может, по крайней мере, некоторое время функционировать самостоятельно  от породивших её факторов. Большое количество езидов живёт за пределами иракского Курдистана. Так же часть езидов, особенно в Грузии, сохраняет езидскую идентичнось и при переходе в христианство, и при смешанных браках[38].

На наших глазах из субэтносом с собственной элитой, политическим представительством и частично разделяемым представлением об особой этничности стали русские поморы побережья Белого Моря. Базисом для такого рывка стала специфика ХКТ, отличная от типично русской. Основанная на морском рыболовстве и охоте на морского зверя.

Непосредственным же поводом – трудности в функционировании традиционных промыслов в условиях современно российского природоохранного законодательства. Не предусматривающего льгот в традиционной природопользовании для русских. И предусматривающее таковы для малых народов. Поэтому часть поморов во главе с представителями интеллигенции решили выделиться в особый малый народ, отличный от русских. При этом представителями особого этноса считают себя далеко не все поморы[39].

Итак, субэтнос – это часть этноса, имеющая этнографические, языковые особенности, особую территория формирования. А так самосознание, выраженное в самоназвании. Представители субэтносов имеют двойную идентичность – свою особую и «большого» этноса.

 Субэтносы можно классифицировать по происхождению, по степени оформленности и этнизированности, по состоянию. Причём сформировавшийся субэтнос, в отличии от социальной группы, может продолжать существовать и после прекращения действия факторов, его породивших.

Степень оформленности и самостоятельности прежде всего зависит от силы субэтнического самосознания и идентичности. Последнее зависит от наличия или отсутствия у субэтноса собственной элиты и политико-административной обособленности (автономии и пр.). А так же действия основного фактора, приведшего в своё время к появлению субэтноса.

Этнографические и языковые особенности субэтноса сравнительно стабильны. Особенно в условиях традиционного социального уклада. Тогда как уровень самосознания и особой субэтнической идентичности подвержены очень серьёзным колебаниям в зависимости от политической коньюнктуры и прочих конкретноисторических факторов, сознательного манипулирования. При этом неодинаково влияющих на разных представителей субэтноса. Субэтнос может из почти неразличимого превратиться в едва ли не самостоятельный этнос. При этом конкретное содержание субэтнического самосознания может быть разным у разных представителей субэтноса.

Это в достаточной степени затрудняет изучение субэтносов с точки зрения этнологии. Тем более, что в случае комплексного изучения как этнографического «базиса», так и «настройки» самосознания субэтносов высокого уровня необходимо сочетания как примордиалистского, так и конструктивистского подходов.

Именно примордиалистская составляющая вместе с конкретноисторичекими условиями определяют возможность или невозможность реализации конструктивистских проектов.

Для реализации такого проекта необходимо:

1. Относительно небольшие этнические, культурные и расовые различия между объединяемыми этнически группами. Наиболее успешные конструктивистские проекты оперировали с весьма близкими или очень давно сближавшимися этногруппами или же были апгрейдом одного этноса (индусы-индуисты, китайцы, евреи).

2. Преимущества (политические, социальные и др.) одной группы над другой (другими).

3. Наличие находящихся на подъёме государственных институтов и /или дееспособной горизонтальной этнической (социальной, религиозной) самоорганизации.

4. Наличие «коллектива авторов» конструктивистского проекта, сумевших превратить в дальнейшем свой коллектив в самовоспроизводящийся институт. 

По мнению А.В Баранова, все эти факторы действуют при равномерном и непрерывном вложении в течении долгого времени административных материальных и информационных ресурсов. Когда реализующие проект озабочены не только сохранением личных преференций и положения, но реализацией сверхличностных значимых принципов и идей.

В тойнбианско - широкогоровском приспособлении субэтноса к очередным изменениям истории конструктивизм сливается с процессом примордиалистского этногенеза иногда до неразличимости. Казачество ответило этнизацией на угрозу своему сословному статусу. Езиды – на давление исламского мира либо на ослабление религиозного фактора существования субэноса.

Поморы – на трудности с сохранением традиционного хозяйственного уклада. Причём далеко не все представители изначального субэтноса принимают участие в этих действиях, направленных на компенсацию ослабления основного фактора. Свою роль в этих противоречивых процессах играют  конструктивистские программы лидеров, успех или неуспех которых будет определяться степенью их адаптивности и полезности для основной массы членов субэтноса в конкретных исторических условиях и рамок этнической традиции. Многое зависит от интерпретации исследователей и большей или меньшей известности исторических личностей, мудрецов и интеллектуалов.