30.06.2009 17:42 Определение понятий - 2 | |
Определение понятий - 2
 Предлагаю помыслить на тему - что же такое казачество... Думаю, это будет перекликаться с другим материалом выставленным в Блоге. Носители и хранители образа этого пути, идеального образа Мира - богатыри. Где "богатырь" – «Бог» и «тор» - означает «прокладывающий дорогу к Богу». В терминологии Л. Гумилёва – пассионарии, т.е. те, кто «даёт импульс» жизни этносу в логике вековых традиционных устремлений. Вековой вопрос: что же такое казачество – народ, этнос, сословие, субэтнос, социосубэтнос? Древнее казачество – богатыри (старый козак Илья Муромец). Вольные люди. Не просто дружинники княжьи, но вольные богатыри, служащие «всей Земле Свято-Русской», а не представителям власти. Потому и возможны в былинах недоразумения и конфликты богатырей с князьями, как и казаков с царями. Из богатырей-дружинников – старшей дружины князя позже появилось боярство. Бояре – боевые, ярые (неукротимые, преданные, яркие) мужи – организаторы жизни государства и его защиты. Слово боярин в Древней Руси обозначало вообще влиятельного в земле человека, нарочитого мужа; лучшего в том смысле, как это слово употребляет летопись, «...иже держаху... землю». Еще в XVI в. в Западной Руси (напр. Полоцкое княжество) известны т.н. бояре панцирные — вольные военные хлебопашцы, обязанные за надел землею нести военную службу. По возращении западных областей от Польши к России они получили права казаков. «В жизни государств московского и польско-литовского было много таких сторон, которые плохо мирились со старыми представлениями, жившими еще в народных массах, и во всяком случае тяжело отзывались на положении этих масс. Крайнее усиление центральной власти в московском государстве, сопровождавшееся потерей политических прав населения, громадное податное бремя, легшее на тяглые классы и подрывавшее их хозяйственную состоятельность, начинавшееся закрепощение — таковы были условия, ввиду которых немалое число наиболее энергичных людей решалось вырваться из-под государственной зависимости и повести свободную жизнь на свой страх в рядах К. Еще больше подобных условий представлялось в жизни русского населения областей, подчиненных Литве, особенно со времени Люблинской унии 1569 г. Непомерный рост силы одного общественного класса — шляхты, в ущерб всем другим, быстрое развитие крепостного права, религиозная нетерпимость, подавление русской национальности — все эти причины порождали в результате уход в К. все более и более значительных масс населения» (Брокгауз-Эфрон). «То обстоятельство, что в козацкие общины скоплялись по преимуществу люди, недовольные существовавшим государственным порядком, порождало в среде К. попытки изменить этот порядок и приводило к серьезным проявлениям вражды между козаками и государственной властью, обращавшимся иногда в прямую борьбу двух противоположных начал. К. малорусское, вынеся ряд притеснений со стороны польского правительства, развивало все более энергическое противодействие ему и, опираясь на угнетенное крестьянское население Украины, не только выдержало борьбу победоносно, но и оторвало от польского государства русские области, окозачив большую часть их населения. В государстве московском, где разрыв между представителями власти и народной массой не был столь многосторонним и резким, где социальное движение, и само по себе более слабое, не осложнялось религиозными и национальными мотивами, и самая борьба не достигала такой напряженности, а сравнительно большая крепость государственного организма дала ей здесь другой исход. Московские цари успели сломить самостоятельность козацких общин, как вышедших собственно из московского государства, так и присоединившихся к нему от Польши, и всецело подчинить их своей власти, хотя такое подчинение достигнуто было не без долгой борьбы. Указанная сторона истории козаков вызывала различное отношение среди историков, отражавшееся в общих их приговорах о значении К. Историки отдельных козацких войск по большей части особенно упорно указывали на военные и колонизаторские заслуги козаков на пользу русского государства, минуя факты, относящиеся к борьбе К. с государством, или же трактуя их как единичные и случайные исключения. Общие историки, увлекаясь идеей исторической необходимости и еще более принципом государственности, понимаемой в смысле неуклонной и последовательной централизации, склонны были рассматривать борьбу государства с К., как борьбу порядка с анархией. В К. они видели почти исключительно одну грубую силу, лишь изредка увлекавшуюся идейными порывами и состоявшую по преимуществу из беспокойных анархических элементов, неспособных создать новое общество. Особенно распространен был такой взгляд среди польских историков, но неоднократно высказывался он и в нашей литературе; его разделял, хотя в несколько смягченном виде, и С. М. Соловьев. Существует и третий взгляд на значение К., гораздо шире и полнее охватывающий явления его истории. Согласно этому взгляду, К. является фактом не только военной истории, но и истории политической и социальной. Составляя пограничный оплот русской земли, созданный усилиями самого народа, козацкие общины вместе с тем удовлетворяли стремлению народных масс построить свою жизнь на излюбленных началах равенства и самоуправления, не нашедших себе осуществления в общих государственных порядках. Отсюда и борьба К. с последними, направленная к ниспровержению не всяких вообще государственных форм, а форм данной эпохи, не мирившихся с народными идеалами, которые нашли себе подчас грубое, но всегда отчетливое выражение в устройстве самого К. Наиболее полно и последовательно такой взгляд был высказан в трудах Н. И. Костомарова и В. Б. Антоновича, причем исследования последнего были посвящены исключительно К. малорусскому» (Брокгауз-Эфрон). Казачество – это те, кто не согласились с насильственной ломкой традиции (в политической, хозяйственной, социальной жизни) и уходили на земли, где они были вне опасности потерять культуру. Казачество – хранитель НАРОДных традиций. Культуры, мировоззрения, а значит и стереотипы мышления, понимания и поведения различаются тем, как они понимают происхождение и смысл существоания мира, т.е. этнической картиной мира или национальными образами мира. При этом достаточно значимую роль играют национальные варианты религиозного чувства или национальные образы Бога. Так, например, в христианстве, как считает Г. Гачев, «догматические различия коррелятивны национальным: не случайно географическое распределение зон православия, католицизма, протестантизма и его разных течений, - тут созвучие с национальным Космосом и Психеей... В России Троица, хоть и введена Сергием Радонежским как национальное средоточие, всё ж для народного чувства слишком абстрактно-математична эта идея... И Богородица тут оттеснила в культе все прочие ипостаси христианского Божества: Бого-Матерь естественно сблизилась с «матерью сырой Землёй» и «Матерью Родиной», «Матерью Россией»... В католических странах на Юго-Западе роль Бога-Сына возвышена в силу принципа filioque («и из Сына» исходит Св. Дух). А в восточном христианстве православия – только из Отца исходит Св. Дух. Это очень много значит: Отец, старое, традиция – сильнее нового, молодого. Ведь что есть возвышение Сына на Западе? Это сопрягается с культом нового, молодого, динамического в западной цивилизации... Это соответствует Эдипову комплексу, что есть мотор Западной цивилизации...». У казачества субэтнический вариант религиозного чувства средоточен тоже не в Троице, но и не только в Богоматери, а и в её Сыне. Не в Георгии Победоносце, хотя он имеет достаточно глубокую мифологическую традицию на Руси – Егорий Хоробрый земледелец и воин, и не в Архистратиге Михаиле – «предводителе небесного воинства», а в образе Спаса Нерукотворного, Спасителя. Сын Божий воспринимается на чувственно-интуитивном уровне не столько как один из персонажей Троицы, сколько как именно Спаситель, Иисус Христос – «Логос», «вечное Ипостасийное Слово Божие, от вечности бывшее со Отцом, и воплотившееся потом для нас человеков и для нашего спасения». При этом, соотношение образов Отца и Сына не Западное, а Восточное, точнее, русско-российское, и также предполагает главенство традиции, преемственности поколений и патриархальность культуры. Преимущественно православно-русской является и идея трансцендентной, иррациональной тайны, воплощенной в нерукотворном образе Спаса. В этой связи вполне уместно рассматривать этимологическое значение понятия «казак» с точки зрения семасиологического (от греч. semasia - значение и logos - учение) анализа лингвокультурных универсалий двух составляющих его смысловых морфем «каз» и «зак». Морфема «каз» лежит в основе таких понятий как «указ», «наказ», «приказ», и др., производных от слова «казать». «Казать», ст.-слав. казати, кажж «сказать, показать», польск. kazac, kaze «читать проповеди, приказывать», др.-инд. k?cate «появляется, блистает, светит», нов.-перс. agah «сведущий», авест. casaite «учит, наставляет» и т.д. Таким образом, семантика морфемы «каз» может предполагать некое Слово, данной Свыше, как Откровение, делающее того, кому оно дано сведущим, учителем, наставником (не случайно, видимо, у мусульман «хаджж» означает паломничество, приобщение к святости). В свою очередь морфема «зак» является смыслообразующей для слова «Закон» (болг., сербохорв. «обычай, вера»). При этом «Закон» следует писать именно с большой буквы, вмещая в него и Закон естественный, который «полагается естественному произволению – совести, которую дал Бог для разума, как бы кормчего для корабля, как бы всадника для коня...» , и Закон писанный, данный Богом Моисею в виде ветхого закона, углубленный и расширенный Иисусом Христом и ставший новым заветом, и Закон Божий как «выражение Божественной воли Высшего Разума, руководящего миром...» . Таким образом, казак тот, кто знает, проповедует, утверждает Слово Божие на Земле, для кого образ Спасителя (как и у дружин Дмитрия Донского на Куликовом поле) олицетворяет реальность необходимости Спасения, защиты Родины-Матери (Богородицы) – Руси-России. Казак как носитель Высшего Закона – носитель порядка, идеи внутренней и внешней целостности государства-господарства (Господнего дара соборной жизни). Потому в различные исторические периоды казачество не только защищало внешние границы государства, расширяло его пределы, но и выступало в качестве внутренней полицейской силы, когда была угроза внутреннему единству и стабильности государства. При этом архетипическое чувство и понимание Закона для казаков имело ярко выраженный характер необходимости восстановления справедливости, как воли Божьей.
| |
|
| |
| Всего комментариев: 1 | ||
| ||
