Попытки модернизации России и возрождение казачества

Проблема возрождения российского казачества в конце ХХ в. в последнее время все чаще привлекает внимание исследователей именно с точки зрения модернизационных процессов, так или иначе сказывающихся на «цивилизационном самочувствии» российской исторической системы.

В самом деле, события последних десятилетий ХХ в. не только проявили некий назревающий цивилизационный конфликт, но и вновь актуализировали вопросы, связанные с историческим выбором государством своего дальнейшего пути. Как пишет А. Вишневский, «великая социальная мутация», начавшаяся в России несколько столетий назад, хотя еще и не завершилась, однако прошедший век стал тем «пиком модернизационных перемен», когда российское общество прошло перевал «превращения из традиционного, аграрного, сельского, патриархального, холистского в современное, индустриальное или «постиндустриальное», городское, демократическое, индивидуалистическое». В данном случае понятия «традиционное общество», «традиционная цивилизация», как явно несовершенные и отживающие свой век, противопоставляются понятиям «современное», «индустриальное», «демократическое общество». Более того, с традиционной цивилизацией (как отсталой, несовершенной и даже примитивной) связывают, прежде всего, Россию, а с современной «инновационной» цивилизацией – Запад.

На этом основании, по мнению А.С. Панарина, уже не только западные политики, но и доморощенная «пятая колонна западнических радикалов (и левых, и правых) дважды на протяжении ХХ в. подготовила поражение России в мировых войнах: первый раз – 1917-1918 гг., перед лицом «передовой Германии», второй раз – на рубеже 80-90-х гг., перед лицом «демократической Америки». Может быть здесь виновата не «пятая колонна», а пресловутые «объ­ективные исторические процессы развития общества»? Может быть, в самом деле, идет «здоровый процесс перехода к новой философии и культуре мира, в основе которых должны лежать ценности Америки» (3. Бжезинский)? Но почему этот «здоровый процесс» должен сопро­вождаться все более разрастающимися экологическими, экономиче­скими и социально-политическими кризисами? Почему следствием его все чаще становится гибель самобытных культур и цивилизаций, обвиняемых зачастую в отсталости и нежизнеспособности только лишь в силу их непохожести на Запад? Видимо об этом «здоровом процессе» писал А. Дж. Тойнби: «...сравнивать цивилизацию с при­митивным обществом - это все равно, что сравнивать слона с кроли­ком. Примитивные общества обладают сравнительно короткой жиз­нью... Цивилизации-левиафанты... имеют тенденцию к распростра­нению путем подчинения и ассимиляции других обществ... Жизни примитивных обществ, подобно жизни кроликов, часто завершается насильственной смертью, что особенно неизбежно при встрече их с цивилизациями». В этой связи сложно не согласиться с А.С. Панариным, считающим, что «открытое глобальное общество», как оно ин­терпретируется сегодня на Западе, означает социал-дарвинизм - гло­бальное пространство ничем не сдерживаемого «естественного отбо­ра», в котором более слабые экономики, культуры, этносы обречены погибнуть, уступив планету сильным и приспособленным». Только вот более «сильным» в чем - агрессивности, наглости, самости?

Среди «Законов исторического развития» Н.Я. Данилевского есть такой: «Начала, лежащие в народе одного культурно-историчес­кого типа (которые при самобытном развитии должны принести самые богатые плоды), могут быть искажены, уничтожены, но не мо­гут быть заменены другими началами, составляющими принадлеж­ность другого культурно-исторического типа, иначе как с уничтоже­нием самого народа, т.е. с обращением его из самостоятельного исто­рического деятеля в этнографический материал, имеющий войти в состав новой образующейся народности». Таким образом, вопрос о национальной самобытности, традиционной культуре России, ее праве быть самой собой, превращается в вопрос о нашем праве на существо­вание вообще, о национальном бытии как таковом.

В этой связи вопрос об отношении различных социальных и политических групп к модернизации и традиции есть вопрос о жиз­неспособности исторической системы. Однако еще раз хотелось бы определиться с понятиями, чтобы избежать терминологической пу­таницы. Под модернизацией понимается процесс «осовременивания», обновления, изменения применительно к новым, современным тре­бованиям. Но модернизация применительно к культуре, традиции и ценностям «не-Запада» сегодня все чаще начинает трактоваться как насильственное навязывание, а порой и подмена цивилизационных особенностей. Такой модернизации в духе вестернизации дает опре­деление В. Мур: «Модернизация является всеохватывающей транс­формацией традиционного домодернистского общества в социаль­ную организацию, которая характерна для передовых, экономически процветающих западных наций, характери­зующихся относительной политической стабильностью». В дан­ном понимании политическая модернизация сводится к следующему: «...демократизация развивающихся стран по западному образцу... - изменение системы ценностей (развитие индивидуальных ценностей) и способов легитимации власти (традиционные способы должны вытесняться современными)».

Традиционная культура, в свою очередь, не означает чего-то косного, консервативного, отжившего. Традиция - это веками и ты­сячелетиями выверенный и доказавший свою жизнеспособность со­гласованный образ сосуществования всего со всем, это сложившийся оптимальный для данной географической, природно-климатической, культурно-исторической среды информационно-логический и чувст­венно-интуитивный способ адаптации, проявляемый в образе жизни или стиле жизни. Традиция - нечто важное, что нельзя потерять, то, что пращуры наши облекли в динамику и пластику танца, гармонию и чувственность песни, образность и поучительность сказки, яркость и эмоциональность праздника, символичность зодчества, мудрость и одухотворенность обычая - полифонию всего уклада народной жиз­ни. Традиция - это положительно зарекомендовавший себя опыт жизни в едином информационном поле системного целого, своеоб­разный ключ к информационным каналам, соединяющим прошлое, настоящее и будущее и позволяющий культурно-исторической сис­теме эволюционировать не только в пространственном, но и времен­ном континууме. Однако следование традиции не означает поворота исторического русла из эволюционной направленности в циклически-воспроизводящуюся повторяемость. Следование традиции есть понимание и учет действующих закономерностей исторического процесса. В этом случае история представляется не линейным и не циклически-замкнутым процессом, а некой динамической спиралью, имеющей закономерности, проявляемые в циклах, и устремленность в гармоничное, совершенное, взаимосогласованное будущее. Именно традиция придает народу своеобразие и личностную индивидуальность, именно она есть проявление той родовой памяти, того гене­тического, что определяет «органику» современного состояния исторической системы и закладывает основы жизнеспособности ее буду­щего. Еще в XVIII в. немецкий философ-просветитель Иоган Готфрид Гердер в своем труде «Идеи к философии истории человечества» отмечал: «Все человеческое в человеке связано с обстоятельствами его жизни: через духовный генезис воспитание ...связано с народами и предками народа... Воспитание человеческого рода есть процесс и генетический, и органический; процесс генетический - благодаря передаче традиций; процесс органи­ческий - благодаря усвоению и применению переданного».

Новые генокультурные теории, пытаясь объяснить механизмы, ответствен­ные за эволюцию человеческой природы, отмечают устойчивую взаимосвязь между генами и культурой. Так, по мнению Ч. Ламсдена и А. Гушурста (С. Lumsden, A. Gushurst), «при взаимодействии генов с культурой эволюционные процессы оказываются значительно сложнее, чем при обычной адаптивной оптимизации стереотипов поведения», и, более того, «большая часть человеческой культуры передается не по чисто культурным каналам, а через генокультурные механизмы». В этой связи отношение двух видов наследуемой ин­формации - генетической и культурной «носит характер двусторон­него взаимодействия с обратными связями, где биологические импе­ративы вызывают к жизни и формируют культуру, а новые культур­ные возможности выступают причиной биологических эволюцион­ных сдвигов».

Таким образом, культурная традиция связана не только с культурной эволюцией, но и с биологической. Прерыви­стость в воспроизводстве генокультурных механизмов (а это, види­мо, и есть составляющее традиции) может привести к кризису не только культурологические компоненты цивилизационного процес­са, но и саму биологическую ткань жизни человечества (не с этим ли связано сокращение продолжительности жизни, уменьшение рож­даемости, повышение заболеваемости и смертности во времена рево­люций и «перестроек»?).

В этой связи обращение к одному из уникальны феноменов российской культурно-исторической жизни - казачеству, оказавшему достаточно сильное (и не осмысленное еще в полном объеме) влияние на политическую историю страны затребовано самим временем. Генезис исторической системы зачастую определятся силами, которые не всегда заметны на поверхности ландшафта исторического бытия. Однако эти силы, находясь в тесном информационном взаи­модействии с ядром исторической системы, порой выступают истин­ными вершителями народных судеб. Масштабность этих сил, их мощь во многом зависят от способности воспроизводства генокуль­турных механизмов и степени соотносимости логики эволюции сис­темного целого и вектора устремленности этих сил.

Никто, наверно, еще не сказал о феномене казачества так об­разно и глубоко, как Н.В. Гоголь: «...когда вся южная первобытная Россия, оставленная своими князьями, была опустошена, выжжена до тла..., когда лишившись дома и кровли, стал здесь отважен чело­век..., когда бранным пламенем объялся древле-мирный славянский дух, и завелось казачество - широкая, разгульная замашка русской природы... Это было, точно, необыкновенное явление русской силы: его вышибло из народной груди огниво бед». Не схожие ли процессы характеризуют и наше время?

Конец XX в. охарактеризовался новым этапом модернизации в духе вестернизации, что проявилось в отказе от традиционных подходов организации жизнедеятельности политической и идеологической систем, попытке перестройки экономических и социальных отношений по рецептам западных советников и в конечном итоге вновь привело страну к всеобъемлющему системному кризису, вызванному нарушением законов генокультурного самовоспроизводства исторической системы. В это же время активно начинает проявлять себя движение за возрождение казачества. Идеи сохранения традиций, патриотизм, православность, ориентация на центральную власть с одновременным требованием самоуправления, стремление к «государевой службе» и т.д. вновь становятся характерными чертами жизни казаков.