Ирина Прохорова: Сегодня мы поговорим об истории казачества — не только в историческом плане, но и как о системе мифологий, о культурной памяти, связанной с этой исторической общностью, и вообще о том, как наша повседневная жизнь определяется системой идей и стереотипов, которые мы наследуем друг у друга, иногда даже не подозревая об этом. В разговоре мы будем отталкиваться от книги Амирана Урушадзе «Вольная вода: история борьбы за свободу на Дону». По-моему, очень важна сама тема истории свободы, которой, как считается, у нас нет, а на самом деле выясняется, что, если немного покопаться, она всплывает. Эта тема затрагивает историю возникновения казачества на Дону, борьбу казачества за свободу и независимость, то, как потом казачество было втянуто в Российскую империю, и его дальнейшую судьбу в XIX, ХХ и, собственно, XXI веке.
Мы начнем с современности, которая, по-моему, невероятно интересна и во многом может пролить свет на ту самую культурную память, которая у нас существует. Начиная с 1990-х годов мы стали наблюдать внезапное возрождение феномена казачества. Как будто бы из пепла вдруг стали возрождаться разговоры о казаках, появились люди, одетые в казачьи формы, — и мы до сих пор их видим. Более того, странным образом они появляются на улицах городов — например, в Петербурге появились казаки, которые следят за порядком и разгоняют несанкционированные митинги. Недавно была новость: в Екатеринбурге появились казаки, которые следят за тем, чтобы не было распространения идей, связанных с нестандартной сексуальной ориентацией. Они просто выхватывают из толпы людей, которые, как им кажется, подозрительно одеты или странно выглядят. В общем, вдруг появились так называемые казаки. Амиран, а как вы вообще на это смотрите? С чем связан этот феномен — у людей, так или иначе связанных с казачеством, это осталось в рамках какой-то семейной памяти или это искусственно создано — например, от «Тихого Дона» остались какие-то школьные воспоминания? Откуда это идет?
Амиран Урушадзе: Вообще, сложный процесс возрождения российского казачества имеет две стороны. Первая, которую стоит скорее приветствовать, — это возрождение этнокультурной истории казачества. Потому что казачество — это не только нагайки, шашки, кони и так далее, это еще и замечательнейший фольклор, это песни, это такая культура мужского братства, в конце концов, это военно-материальная культура. В процессе возрождения казачества есть подвижники именно этой стороны. Это те люди, которые интересуются своей генеалогией, семейной историей, и зачастую как раз среди их предков находятся казаки, которые еще во времена Российской империи — а может быть, еще и раньше — жили на Дону: служили, погибали, любили.
Другая сторона процесса возрождения казачества носит уже не естественный, а несколько противоестественный, на мой взгляд, характер. Это возрождение довольно сомнительных представлений о казачестве как о чем-то очень казенном, чем-то таком, что должно стоять на страже государственных интересов, действительно душить свободу собраний, митингов — и всячески поддерживать властные структуры, несмотря на то, что они зачастую ошибаются и их действия не могут найти позитивного отклика в сердцах и душах российских граждан. Поэтому большой процесс возрождения казачества, который действительно ознаменован символически, находит свое выражение в многочисленных казачьих патрулях, группах, которые вдруг откуда ни возьмись появились на улицах российских городов и ведут себя примерно так же, как полиция или отряд милиции особого назначения.
Было уже множество примеров, и в том числе — о которых вы говорили, но можно вспомнить еще то, как повели себя некие казаки в Москве при разгоне митингов и собраний граждан в Москве, в том числе на Пушкинской площади. Это возрождение только довольно мифологической стороны казачества как силы, которая якобы должна только лишь поддерживать государство и стоять на страже государственных институтов. Очень хорошее определение этому дал известный историк Андреас Каппелер. Он назвал таких казаков даже не казаками, а неоказаками (неоказачество). То есть это что-то новое, и сам термин дает понять, что это не имеет почти никакой связи с настоящим, оригинальным казачеством, казачеством, которое сложилось на Дону, Тереке, Кубани, Урале. Мы видим, еще раз подчеркну, две стороны процесса возрождения казачества. На мой взгляд, гораздо интереснее анализировать этнокультурное измерение казачества, нежели это казенное охранительство неких государственных идеалов.
Ирина Прохорова: С одной стороны, мы видим возрождение худшей стороны имиджа казаков, которые с конца XIX века действительно оказались летучими отрядами разгона демонстрантов и вызывали настоящую ненависть. А с другой стороны, мы видим, возможно, идущую из «Тихого Дона» идею некоторой самобытности и какой-то вольности, отдельного сообщества. Недаром же Элеонору Быстрицкую, сыгравшую главную роль в фильме, сделали почетной казачкой. Это еще в советское время. То есть, видимо, и через текст, через популярный фильм прорастала и сама идея какой-то вольницы, такого специфического образа жизни казаков. Мы можем сказать, что сосуществуют и странным образом совмещаются два типа исторической памяти — вольные казаки и вот этот оплот царской власти. А можно ли утверждать, что это остатки реально происходившей трансформации в обществе казаков?
Амиран Урушадзе: Нужно сказать, что казачество и казачий образ жизни, если мы говорим о дореволюционной эпохе, — это предмет зависти. Неслучайно Лев Толстой записал в своем дневнике, что «народ казаками желает быть». Это неспроста, потому что казак — человек свободный, казак — человек, который имеет землю и служит государству, но служба его так или иначе временная — это не 25 лет, как служили рекруты, а ограниченная служба, после которой он возвращался обратно на свою землю и жил своей семейной частной жизнью, разумеется, поддерживая свою боеготовность. Можно ли выделить две традиции в истории казачества? Мне кажется, что нарезать историю казачества не стоит — она все-таки цельная, ее на ломтики не порежешь. Почему каждое новое поколение историков пишет новую историю? Потому что историки задают новые вопросы к прошлому, точнее — новые вопросы к тем документам, которые они читают, а затем их объединяют в тексты, книги, учебники, учебные пособия и так далее.
Так вот, понимаете, в чем дело: в 90-е годы, в постсоветское время, а затем и в наши дни, запрос к истории казачества — это запрос на государственную историю. В казаках как раз-таки и видят прежде всего служак престолу, монархии. Прежде всего в них видят людей, которые участвовали в военных походах, сражались против Наполеона, в русско-турецких войнах и везде стяжали громадную славу. То есть мотив казачьей службы сейчас представляется как наиболее актуальная часть казачьего прошлого. Почему так происходит — другой важный вопрос, но должен сказать, что у нас в 90-е годы произошла нормализация государства, государство стало очень эффективным. Многие серьезные монографические исследования исходят из того, что Российская империя вполне успешно развивающееся государство. Главными героями истории вновь стали не декабристы и не люди, которые занимались социальным протестом, а цари, министры и так далее. Мы вновь историю мерим так, как мерил Карамзин, то есть по правителям, и с ними связываем развитие государства.
Ирина Прохорова: Ваша книга показывает, что превращение казаков в служак престолу — это довольно позднее явление, а идея вольного Дона и идея свободы сопровождала их довольно долго. Как складывалась идея вольного Дона и как вообще складывалось вольное казачество?
Амиран Урушадзе: Я начну с того, на ком или в связи с чем закончилась история большой свободы на Дону. Это, конечно, связано с временем Петра Великого. Петр подчинил Дон, превратил его в служилую реку. Дон стал важной линией коммуникации во время Азовского осадного сидения. А вообще донское казачество — самое старое. Это первый крупный казачий социум. О том, откуда ведет свое начало его история, существует множество споров и часто взаимоисключающих исторических концепций, но так или иначе мы можем говорить о том, что казачество на Дону как сообщество людей, как социум, начинает складываться со второй половины XVI столетия. Что касается происхождения казачества — здесь тоже существует множество версий, которые также исключают одна другую. Но очевидно, что значительная часть казачества имела не самое благородное беглокрестьянское происхождение.
Разумеется, частично казачество формировалось из людей, которые бежали — от тяжелых условий жизни, от бояр, от владельцев земли. То есть это были люди, которые искали прежде всего воли, не задумываясь о каких-то политических правах и свободах. Они искали прежде всего лучшей доли, то есть земли, где они могли бы жить, построить дом, найти себе пропитание и всякий раз не горбатиться на хозяина. Другим важным источником формирования казачества и его традиции были люди более благородного происхождения — дворяне, а зачастую даже князья, которые бежали из Московского государства по политическим мотивам. Потому что если мы говорим о второй половине XVI века, то очень многие были недовольны политикой Ивана Грозного. И находились смельчаки, которые были не готовы ждать, когда придет их черед. Они бежали на Дон в поисках свободы, необходимой для продолжения жизни, прекрасно понимая, что атмосфера террора рано или поздно самым печальным образом скажется и на их судьбе.
И вот еще одно любопытное замечание. Военно-промысловый характер общества — это не только нечто равноправное и более или менее абстрактное. Когда мы говорим о вечевых традициях, историки не сходятся во мнениях относительно того, что же это такое — демократия или протодемократия. Но главное, что для военных обществ — и общества викингов, и раннего донского казачества — очень важен мотив честности, прямоты. Здесь очень любопытно сходятся фольклор донских казаков и скандинавский эпос. Если вы посмотрите на скандинавский эпос, вы увидите, что там никто из героев не пытается хитрить. Если кто-то кого-то убил, он идет и говорит: «Я убил». И то же самое происходит на судебных собраниях у скандинавов. Как решались дела об убийстве? Там тоже никто не отпирался: да, убил, потому что он негодяй. Примерно то же самое происходило у казаков, такая честность. И, кстати говоря, неслучайно сейчас в Скандинавии так популярен жанр детектива.
С полным текстом статьи можно ознакомиться на первоисточнике по адресу: https://gorky.media/context/prostranstvo-svobody-istoriya-i-mify-kazachej-volnitsy/